Кобе — наша виртуальная реальность. Никто не давал прочувствовать спорт вот так

newstaraz.kz

Только недавно стало понятно, как же нам повезло с Кобе.

Брайант вырос между двумя эпохами: «золотым веком» 80-х-начала 90-х, когда НБА еще не превратилась в не затихающее ни на день реалити-шоу, и глянцевым журналом десятых, когда последнего скамеечника в лиге знающие люди превращают в отлакированный медиа-продукт. В Лос-Анджелесе, баскетбольной столице мира, он уже тогда был окружен тотальным вниманием, но еще не понимал, как себя «подавать правильно». И потому Кобе подавал себя так, как мог — был страстным и нелепым, искренним и эпатажным, чувствительным и мстительным, великим и жалким…

Читайте также

Трамп назвал ужасной новость о смерти Брайанта
Майкл Джордан вырос в закрытой среде и быстро превратился в миф.

Даже фанаты Леброна Джеймса признают, что в нем все насквозь искусственно.

Кобе не посчастливилось: на него, золотого мальчика и наследника Джордана, напал весь интернет, и очень долго он полоскался в нем сам по себе — публично ругался с тренерами, бил одноклубников, показательно мстил тем, кто проявлял неуважение, ввязался в документированную войну с Шаком, одним из первых спортсменов влип в «изнасилование», превратился в самого ненавидимого человека в Штатах.

Кобе не повезло. Повезло всем нам.

В проблесках между эпохами мы увидели от самого начала и до самого конца карьеру идеального спортсмена, то есть такого спортсмена, к которому нельзя относиться никак: его можно либо боготворить, либо ненавидеть.

И понятно почему.

Источник: AFP 2020
Ни до того, ни после никто не давал вот так прочувствовать спорт изнутри. Как к нему ни относись, Кобе неминуемо вторгался в вашу жизнь и врезал в нее истории и из своей. В этом и заключалась его гениальность: его истории были переполнены деталями, имели хорошо выписанный контекст и идеально запоминались; он сам был той мечтой о спорте, которую мы смогли лишь визуализировать, а не воплотить; а его уникальность состояла в том, что он детально показывал всем нам то, что сам называл «уродством величия». Это был двадцатилетний сериал, за которым мы неотрывно следили каждый день: смеялись, переживали, морщились, покачивали головой… Кобе менялся, ролевые рядом с ним менялись, сценарии менялись, мы менялись. Не менялась лишь концепция: «застеколье» Брайанта в любых проявлениях трогало и не прерывалось даже тогда, когда он перемещался на костылях.

В глазах хейтеров Кобе остался как «подражатель», неудачная копия Джордана, якобы не добавившая ничего к баскетболу.

На самом деле, в этом копировании и был заключен особенный смысл, ставящий Брайанта над всеми.

Благодаря ему Брайант представал мной, тобой, нашим другом, старшим братом — кем-то близким, но имеющим достаточно таланта для того, чтобы хотя бы стремиться к недостижимому идеалу Джордана.

Страдал от одиночества и катался по Лос-Анджелесу на машине, потому что ему некуда было пойти и он не мог общаться со старшими одноклубниками.
При первой встрече с Джорданом пообещал «надрать ему задницу» и предпринял несколько попыток разной степени удачности.

Гонял за пивом для голливудских звезд.

До последней черточки заучивал все движения Майкла. Мальчик с болезнью Осгуда-Шлаттера скрупулезно воссоздал идеал баскетбольной грациозности с кошачьей работой ног и характерными бросками и очень долго не признавался, что абсолютная органичность его игрового стиля вовсе — результат мучительной работы.

Иррационально, как каждый из нас в детстве, верил в себя, когда выбрасывал те «сквозняки» в серии с «Ютой».

Не давал пас Карлу Мэлоуну на Матче всех звезд. А кто бы из нас стал делиться мячом с этим Мэлоуном?!

Маньячил на тренировках и спал по четыре часа, чтобы стать хоть в чем-то лучше: когда сломал правую руку, то научился бросать левой.

Ненавидел всех, кто не выкладывается так же, как он. Лупил их, закатывал скандалы, интриговал, обменивал.

Поругался с родителями, которые выступали против брака с латиноамериканкой.

Выходил на паркет с перемотанными пальцами, больными голеностопами и коленями.

Иррационально, как каждый из нас в детстве, убедил себя в том, что может и один — уволил Фила Джексона, выгнал Шака, набрал 81 очко.

Одумался и повзрослел. Как в жизни — мучительно, с болью поражений от «Финикса», с гулом болельщиков в Staples Center, с покаянием.
Почувствовал, что все было не зря — на Олимпиаде-08, когда неожиданно для самого себя стал лидером команды, выросшей на его безумствах.

Не приобрел житейской мудрости, то есть не стал скучным. В седьмом матче финала-2010 все так же бросился на «Бостон» один и одумался лишь в концовке, когда чудом избежал катастрофы.

Боролся за латиноамериканку на фоне слухов о 50 женщинах. Вернул ее.

Не моргал, когда Мэтт Барнс тыкал мячом в лицо.

Иррационально поставил крест на карьере при нелепых, но героических обстоятельствах — убивал ноги запредельными нагрузками и порвал ахилл, когда тащил команду в зону плей-офф.

Отказывался разделять матчи на более важные и менее важные. До того, что получил перелом носа и несколько раз основательно прижал Леброна на Матчах всех звезд.

Матюками воспитывал молодежь и Ника Янга уже тогда, когда и сам-то передвигался неестественно.

И так далее.

Могу точно вспомнить, чем занимался в любой день, когда Брайант вытворял один из своих очередных фокусов. Какими бы нелогичными, глупыми, странными они ни были, они непременно заходили. Сериал Кобе — это очень яркий фон, на котором прошла значительная часть нашей жизни.

Раньше априори думалось, что такое его влияние — всего лишь обратная сторона пресловутого эгоцентризма Кобе. Он превратил командный вид спорта в сугубо индивидуальный и поставил себя против всех — и соперников, и своих. И сам признавался, что мечтал стать не баскетболистом, не лидером, не лучшим игроком команды — мечтал стать супергероем, который побеждает любые обстоятельства. С индивидуальностью легче соотноситься: Кобе был и юной полной изящества фигуристкой, и слишком крутым для этой жизни Джеймсом Бондом, и надевающим шлем Эйнакином Скайуокером, и безжалостным Зорро, оставляющим записку для мастера Кьюбана, и мудрым учителем из шаолиньских боевиков. Образов бесконечно много, легко найти отголоски истории, которая ближе каждому.

Сейчас понятно, что все дело в другом. Кажется, этот эгоистичный, часто несносный, нарушающий правила, разрушающий себя типок — такой же парень из соседнего двора, который всю жизнь хотел быть Джорданом.

Он тоже бросал носки в корзину. Тоже впутывался в нехорошие истории. Тоже был амбициозным мальчиком, в котором разочаровались. Тоже дерзил авторитетам, взрослым и вообще много дерзил. Тоже верил в работоспособность, а не талант. Тоже мечтал, правда, не стеснялся того, насколько глупым это может показаться.
Кобе прошел по границе между мифом и глянцем.

Он был неудержимым, но никогда не давал забыть об ошибках и слабостях. Он был публичным, но никогда не боялся показаться глупым, эгоистичным, маниакальным. Он стремился к совершенству (в движениях, в победах, в личном вкладе), но запомнился тем, что вставал после падений.

Кобе — великий. Но это как раз второстепенно.

Кобе — величайший из всех, кто не сумел закрыться и даже против собственной воли впустил и нас в циничный и неискренний мир спорта.

Кобе не может умереть. Иначе зачем все эти годы он с такой наглостью залезал и в наши жизни, сделав себя их неотъемлемой частью.

Кирилл Свиридов

newstaraz.kz